А главное, в этой версии гораздо больше здравого смысла, чем в явлении с того света.
И все же что-то мешало уверовать в нее до конца. Во-первых, меня не так-то просто надуть, я не мечтатель и не романтик, я на редкость скучный и приземленный доктор. А во-вторых, тоска, конечно, могла сыграть свою роль, да и компьютерная фотография творит чудеса, но глаза…
Ее глаза. Глаза Элизабет. Не может быть, чтобы их просто перенесли в компьютер со старых фотографий. Это глаза моей жены. Конечно, я не был уверен на все сто, я не дурак, однако идея Шоны тоже объясняла далеко не все. Видимо, сообщения были все-таки от Элизабет. Правда, теперь я все равно не знаю, что делать… Может, еще выпить?
Хлоя усердно что-то вынюхивала. Я терпеливо ждал, стоя под фонарем и глядя на свою удлинившуюся тень.
Час поцелуя.
Невдалеке кто-то зашуршал. Хлоя залаяла, из кустов выскочила и помчалась через дорогу белка, собака рванулась за ней. Внезапно зверек развернулся и бросился нам навстречу. Хлоя тут же сделала вид, что, если б не короткий поводок, она бы белке показала! На самом деле не стала бы, конечно. Она добропорядочная леди, наша Хлоя.
Час поцелуя.
Я наклонил голову, прямо как Хлоя, когда она чего-нибудь не понимает. Кто-то приложил немало усилий, чтобы присланные мне сообщения остались тайной для других. В первом упоминался «час поцелуя», во втором – имя и пароль.
Они следят.
Кто-то явно опасался чужих глаз.
Час поцелуя.
Если кто-то… Хорошо, если Элизабет хотела дать о себе знать, почему не прислала обычное сообщение? Зачем заставлять меня распутывать головоломки? Я казался себе цирковой собачкой, которая никак не может проскочить через обруч.
Ответ очевиден: секретность. Кто-то – не могу я говорить «Элизабет» – хочет сохранить все в строжайшей тайне.
Теперь: если мой «кто-то» что-то прячет, значит, есть от кого прятать. От кого-то, кто пытается все разузнать, разнюхать, разведать. Или же мой отправитель просто параноик…
Они следят…
Кто следит? За кем следит? ФБР? Тогда они никак не могут быть авторами этих писем. Зачем им предупреждать меня о своей собственной слежке?
Час поцелуя…
Я похолодел. Хлоя насторожилась.
Господи, как же я мог быть таким тупым?
Скотч не понадобился.
Ребекка Шейес лежала на столе и вздрагивала, будто издыхающая собака на обочине дороги. Время от времени с ее губ слетали бессвязные слова. Она уже не плакала и не молила о пощаде. Рассудок помутился, зрачки расширились и ничего больше не видели.
Удивительно, как это Ву не оставил на теле женщины ни одного следа. Ни единого. Только выглядела она теперь лет на двадцать старше.
Ребекка ничего не знала. Бек спрашивал ее о давней аварии, которая вовсе не была аварией. Еще говорил о каких-то фотографиях, которые она якобы сделала. А она и не делала.
Холодок, возникший в душе Ларри Гэндла после находки на озере, продолжал расти. Что-то они прохлопали в ту ночь. Гэндл с ужасом спрашивал себя, что именно.
Да, надо выяснить как можно скорее.
Он связался со своими людьми и узнал, что Бек вывел собаку на прогулку. Один. Прекрасно. Если верить последней информации Эрика, ФБР ухватится за отсутствие алиби и Бек ничего не сможет доказать.
Ларри подошел к столу. Ребекка взглянула на него и издала нечто среднее между поскуливанием и истерическим смехом, звук абсолютно нечеловеческий.
Гэндл прижал пистолет к ее лбу, звук повторился. Он выстрелил дважды, и мир погрузился в тишину.
Я бросился к дому и остановился, вспомнив предупреждение:
Они следят.
Почему бы не пойти в «Кинко»? Эта контора открыта двадцать четыре часа в сутки, и, добравшись туда, я понял почему. Полночь, а народу битком. В основном усталые бизнесмены с бумагами и пленками.
Я встал в причудливо изогнутую очередь, похожую на те, что собирались в банках до появления банкоматов. Передо мной стояла женщина в деловом костюме – это в полночь-то! – и с такими усталыми глазами, будто она не спала по крайней мере неделю. За мной – кудрявый мужчина в спортивной куртке. Не теряя времени даром, он терзал сотовый телефон.
– Сэр?
Рядом вырос работник «Кинко».
– Мы не можем пустить вас с собакой.
Я чуть не ответил, что они нас уже пустили, но сдержался. Дама в костюме даже не обернулась. Кудрявый сочувственно пожал плечами. Я выскочил наружу, привязал Хлою к одному из парковочных столбиков и вернулся. Кудрявый безропотно пустил меня на прежнее место. Вежливый.
Через десять минут подошла моя очередь. Молодой и чересчур восторженный менеджер проводил меня к терминалу и долго объяснял все тонкости поминутного тарифа.
Я кивал, делая вид, что слушаю, и не мог дождаться, когда же он отойдет.
Час поцелуя.
Вот где ключ к разгадке. В первом сообщении говорилось о «часе поцелуя», не о шести пятнадцати вечера. Почему? А потому, что это был шифр, на тот случай, если неведомые мне соглядатаи перехватят письмо. Кто бы ни послал его, он знал, что такая угроза существует. Кто бы это ни был, он знал, что о «часе поцелуя» известно только мне.
И здесь то же самое.
Во-первых, имя пользователя: Бэт Стрит. В детстве по дороге на бейсбольное поле мы часто проносились на велосипедах по Мовуд-стрит. Там, в облезлом желтом доме, жила одна вредная старуха. Она любила тишину и одиночество, а потому страшно ругалась, когда мы со звоном летели мимо. Наверное, в каждом городе есть такие мымры, и везде дети придумывают им клички. Нашу, к примеру, мы прозвали Бэтледи.